Комната Хэла была куда больше, чем весь дом его родителей, там имелась своя умывальня и гардеробная, а также камин. Дрова каждый день приносил древний старик, вполне годившийся Хэлу в дедушки, но отказавшийся, поразившись при этом до глубины души, от предложения Хэла помочь ему.

– Как можно, сэр Хэл, – сказал он. – Вы ранены и должны выздоравливать, да и потом, вы ведь из знатных.

– Только по милости короля.

Глаза старика округлились.

– Вы разговаривали с его великодушным величеством?

– Да, – ответил Хэл, запоздало поняв, что разговор зашел в неверное русло и что теперь, судя по выражению лица старого слуги, ему никогда не позволят заниматься ничем, хотя бы отдаленно напоминающим ручной труд. Хири сочла это забавным, хотя до сих пор не могла понять, почему Хэл выбрал именно это место.

– Сырое, холодное и полное печальных воспоминаний, – сказала она.

– Возможно, я выбрал его для того, чтобы изгнать их.

– Свои или мои?

Хэл ничего не ответил.

Он начал с медленных, с зубовным скрежетом, прогулок вокруг замка, первое время мало чем отличаясь в проворстве от древних слуг. Потом, почувствовав себя немного окрепшим, он вышел за ворота и стал гулять вокруг стен, в садах, в которых никто не собирал урожай с самой смерти отца Хири, и по пастбищам, где бродила небольшая отара овец.

Там были и лошади, и он угощал их сахаром или яблоками, сорванными в саду и успевавшими согреться у него в кармане.

Сначала Хири сопровождала его, но потом поняла, что он не нуждается ни в какой компании, кроме собственных мыслей и воя ветра.

Хэл облачался в длинный, до колена овчинный тулуп и такую же шапку. Ему казалось, что в таком наряде он выглядит как полный болван, первостатейный деревенщина. Зато этому болвану было тепло.

Однажды, когда метель немного утихла, он вышел за стену и, отыскав ложбину, где можно было укрыться от ветра, решил немного погреться на зимнем солнышке.

После плотного обеда он стал клевать носом, потом задремал. И увидел тело Сэслик, бесконечно падающее и падающее вниз, а потом она вдруг оказалась на спине у Нанта, у подножия этого замка, и дракон своими крыльями прикрывал ее от волн.

Она печально улыбнулась ему и помахала рукой, а потом крылья Нанта сомкнулись вокруг нее и дракон развернулся, уплывая в море. Хэл вскочил на ноги, мгновенно очнувшись от накатившей боли. Но его глаза остались сухими.

Он потихоньку начал упражняться, поднимая сперва небольшие тяжести, затем постепенно увеличивая их вес. На прогулках Хэл заставлял себя переходить с шага на тяжелый... в общем, это было похоже на бег. Хэл уходил за стену и по тропинкам спускался на скалистый пляж. В первый раз, когда ему пришлось подниматься обратно, он подумал, что не справится, упадет и будет лежать на камнях, пока кто-нибудь не придет и не поможет ему.

Но он упрямо гнал себя дальше, шаг за шагом, чувствуя, как мучительно саднят легкие, и добрался, шатаясь, до вершины, и только там упал на колени.

Хири подбежала и опустилась с ним рядом.

– Вы в порядке?

– В... порядке... только... только сделал глупость, – задыхаясь, выдавил он.

– Зачем, зачем вам понадобилось так себя мучить? – И тут до нее дошло. – А! Вы хотите непременно вернуться на эту треклятую войну.

– Я хочу... хочу не этого, – сказал Хэл.

– Вы правы! Вы просто глупец.

Она гордо выпрямилась и зашагала прочь, обратно в замок.

Но к ужину ее обычное веселое настроение вернулось вновь.

В ту ночь ему снова снилась Сэслик, и снова на спине у Нанта. Дракон расправил крылья и, тяжело захлопав ими, пытался подняться в воздух, поднимая тучу брызг.

И снова он увидел, как Сэслик помахала ему рукой. Но на этот раз Хэл услышал, как она прокричала слова, заглушаемые ревом прибоя:

– В другой раз... где-нибудь... когда-нибудь... может быть...

Он изо всех сил напрягал слух, пытаясь расслышать остальное, но так и не смог. Нант взмыл в воздух и полетел на запад – туда, откуда, по-видимому, прилетели все драконы.

Хэл проснулся, и на душе у него было печально, но он больше не чувствовал себя оцепеневшим, мертвым.

Он был жив – и будет жить, пока его не убьют.

Теперь он верил в слова, сказанные когда-то Сэслик: «Для всадника не будет никакого "после войны"».

Как ни странно, он почувствовал себя намного лучше, чем чувствовал все это время – с тех пор, когда увидел гибель своей подруги.

– У меня есть идея, – сказал Хэл. – Думаю, нам следует устроить праздник.

– Праздник? – точно не веря своим ушам, переспросила Хири.

Они сидели в ее спальне. Хири терпеть не могла рано вставать, так что Хэл, закончив утреннюю пробежку, обычно приносил ей поднос с гренками, которые она предпочитала есть без масла, и чашкой травяного чаю.

Почему-то ни один из них не пытался соблазнить другого, не заходя дальше почти братского объятия и легкого касания губ вечером, перед тем как ложиться спать, и в качестве утреннего приветствия.

– Праздник зимнего солнцестояния, – сказал Хэл.

– Ты с ума сошел.

– Вовсе нет.

– Сэр Хэл, любовь всей моей жизни, у вас мозги как у ягненка. Все только и знают, что жаться поближе к камину, мечтая о весне. А этот замок – да и вообще вся здешняя округа – не слишком счастливое местечко. Война обошлась нам всем слишком дорого.

– Вот именно. Поэтому и нужно устроить праздник.

– Ты не из тех, кто устраивает праздники, – подозрительно сказала Хири.

– А кто из тех, кто их устраивает?

– Сэр Том. Я.

– Вот и хорошо. Ты и займешься его устройством. Все равно у тебя больше денег, чем у меня.

– Угу, – согласилась Хири. – Если тебе непременно нужно устраивать дурацкий праздник, чтобы все сидели, злобно глядя друг на друга и думая о старых междоусобицах или о... о людях, которых здесь нет, то изобрети что-нибудь такое, чтобы все сложилось как надо. Спелось, как сказал бы сэр Том.

Хэл ухмыльнулся.

– Если я что-нибудь в чем-нибудь понимаю, то это была порочная улыбка, – заметила она осторожно.

Он пошарил в кармане рубашки.

– Вот тебе приглашение. Ты должна будешь появиться на празднике в том, что на тебе было, когда ты получила это приглашение.

– В этом?

Под теплой накидкой на ней не было ничего, кроме почти прозрачной ночной сорочки.

– Вот тебе еще два приглашения для кого-нибудь другого. Нужно только выбрать подходящий момент, – сказал Хэл, – и мы немало повеселимся.

На ее губах мелькнула улыбка.

– А ты?

– Когда я, – сказал Хэл, – получил свое приглашение от лихого всадника, на мне как раз была парадная униформа. Ха-ха-ха!

– Пожалуй, ты не такой уж и сумасшедший. А может, и сумасшедший. Я никогда не думала, что ты можешь прийти ко мне с подобной идеей.

– Я и не мог... раньше, – сказал Хэл, улыбнувшись. Хири отвела глаза.

– Ну и кого мы пригласим на праздник? Местную знать?

– Всех.

– Всех?

– Слуг, крестьян, жрецов, щеголей, простофиль. Всех.

– Всю округу?

– Дедушек, бабушек, младенцев, ребятишек, даже овец, если тебе взбредет в голову.

– Так что мы там говорили о твоем сумасшествии?

– Ах да, – сказал Хэл. – Еще два момента. За каждое украшение, которое захотят надеть гости, нужно будет принести монетку: медную, серебряную, золотую. Они пойдут в фонд госпиталей.

– Хм. Тогда кое-кто придет вообще без украшений.

– А другие нацепят на себя гору безделушек, – пожал плечами Хэл. – И еще. Каждый должен будет принести с собой что-нибудь съестное.

– А это зачем?

Хэл принялся тщательно подбирать слова.

– Когда ты разделил с человеком его еду, то вряд ли будешь ненавидеть его. По крайней мере, с прежней силой.

Он вскочил на ноги и тут же поморщился.

– Хей, хей, вот будет веселье!

Широкая улыбка сверкала на его губах – но не в глазах.